тогда до пленника дошла вся тщетность былых надежд. Он понял, что падение в бездну отчаяния будет долгим и мучительным.

Так и вышло. Бандиты извлекли его друга, еще вполне живого, из мешковины, и подвесили на крюк. После этого они начали осуществлять план Б.

Ужас длился сутки. Без перерывов, без отдыха даже для мучителей. Когда его друг терял сознание, они обливали его ледяной водой или жгли кожу углями и продолжали истязать. Снова и снова, до тех пор, пока он не начал кричать.

Нет, не друг, у того на крик сил не осталось. Он сам начал кричать. Не от физической боли, не от страха, а от отчаяния. Сердце его готово было лопнуть.

Мучители бросили друга и принялись за него. Они хотели, чтобы он замолчал. Он тоже этого хотел, но не мог. Ни побои, ни ледяной душ, ни другие болезненные способы не могли остановить этот крик. Это была настоящая истерика, нервный срыв, близкий к помешательству. Он не выкрикивал слова, не молил о пощаде, издавал утробные звуки, наводящие ужас даже на мучителей.

Конец этому безумию положил главарь. Когда он появился в комнате, осталось загадкой для всех.

Этот человек просто оказался вдруг возле здоровяка и произнес совсем тихо, едва раскрывая рот:

– Вон!

Но бандиты услышали это даже через крики. Они метнулись к двери и скрылись в соседнем помещении. А главарь остался.

Это был высокий мужчина представительной внешности, в стильном костюме-тройке, с прилизанной шевелюрой. Его узкие губы сжимались в тонкую нитку, глаза смотрели равнодушно.

Он достал из внутреннего кармана короткий шприц, снял защитный колпачок, подошел к нему вплотную и спокойно, флегматично проговорил:

– Это успокоительное. Я введу его тебе в руку, и ты перестанешь кричать.

Он почувствовал легкий укол, и спустя пару минут крик действительно прекратился. Из глаз потекли слезы, но кричать узник перестал. В комнате наступила неестественная тишина. Даже дыхания не было слышно.

Он видел, что цепь на крюке слегка раскачивается под весом тела его друга, но металлического скрипа не слышал. Раньше этот звук врывался в уши, усиленный нервным напряжением. Теперь же он вроде бы совсем пропал.

Потом в комнату вернулись здоровяк и прыщавый недомерок. Главарь что-то говорил им, они что-то ему отвечали, но звуки их голосов не доходили до его ушей.

Пленник видел, как главарь осматривал тело, висящее на цепи, снова что-то произносит, обращаясь к здоровяку. Потом тот снимал друга с крюка. Мелкий негодяй суетился, что-то доказывал главарю, подчеркивая значимость слов активной жестикуляцией. Но в его мире все это происходило беззвучно, и он этому был несказанно рад.

Потом бандиты унесли тело друга. Дверь за собой они прикрыли. Он остался в комнате один и отключился.

Теперь узник снова находился в той же комнате, опять один в полной тишине.

«Что со мной будет дальше? Сколько раз мне придется оставаться в комнате один на один со своими воспоминаниями, прежде чем психика не выдержит? Как долго продлится передышка и смогу ли я продержаться еще хотя бы день?»

Вопросы роились в голове пленника, но ответов на них у него по-прежнему не было.

Глава 7

Прошло минуты три с тех пор, как сыщики обосновались в лесополосе напротив главного корпуса. Стас привалился к стволу березы и неотрывно смотрел вперед. Гуров вслушивался в тишину, старался не пропустить ни звука.

В какой-то момент ему показалось, что он что-то разобрал.

Лев Иванович подался вперед и спросил:

– Стас, ты это слышишь? – спросил он напарника.

– Что именно?

– Как будто кто-то стонет, – ответил Гуров. – Не пойму, откуда звук идет.

Крячко сменил позу, вслушался в тишину. Вдалеке действительно послышался слабый стон.

Он повернулся к другу и прошептал:

– Точно, кто-то стонет. Держу пари, это из казармы. Что делать будем?

– Надо идти, – произнес Гуров. – Чует мое сердце, простой прогулкой этот вечер не закончится.

– Ладно, ты справа, я слева, – сказал Крячко и первым двинулся к зданию.

Открытое пространство они преодолели почти бегом, добрались до здания, прижались к стене. Гуров дал отмашку, и друзья двинулись вдоль нее. Лев Иванович шел медленно, доходил до окна, осторожно заглядывал в него и двигался дальше. Пока все комнаты оказывались пустыми.

Завернув за угол, он увидел тусклый свет. Тонкая полоска лежала на промерзшей земле, чуть присыпанной снегом.

Гуров продвинулся еще на пару шагов, добрался до окна, расположенного первым на торцевой стене, заглянул в него. В комнате никого не было, но в дверном проеме отражался все тот же тусклый свет. Шел он из соседней комнаты, хотя второе окно оставалось темным, падал откуда-то сверху, видимо, пробивался через трещину у плиты перекрытия.

Лев Иванович подобрался ко второму окну. Оно оказалось забито фанерным щитом, причем следы от гвоздей оказались свежими.

«Ясно. Мне сюда и надо, – подумал он. – Идти придется через соседнее окно».

Прежде чем лезть в здание, Гуров дошел до окна, последнего в ряду, заглянул туда, увидел все те же пустоту и темень и вернулся обратно. Участок шел под уклон, поэтому здесь оконный проем располагался намного ниже.

Стараясь действовать бесшумно, Лев Иванович подтянулся на руках, перевесился через подоконник, подтянул туловище. Через минуту он стоял в комнате.

Сразу к дверному проему Гуров не пошел, неслышно переместился к смежной стене, потихоньку начал передвигаться ближе к проему. Возле него он остановился и прислушался. Стон повторился, теперь уже он различался явственно. Других звуков слышно не было.

Полковник заглянул в комнату. Картина, представшая перед его взором, заставила содрогнуться сыскаря, видавшего виды.

В центре комнаты на металлическом крюке висело тело мужчины. Вместо лица сплошное месиво, руки и ноги исколоты и изрезаны, на полу лужа воды вперемешку с кровью.

Гуров секунду оставался недвижим, затем сорвался с места и бросился к этому человеку.

«Черт возьми, он же едва дышит, – промелькнуло у него в голове. – Как его оттуда снять?»

Лев Иванович остановился, осмотрелся.

«Успокойся, не суетись, – сказал он себе. – Спешка только навредит. Железная цепь, пропущенная под обеими руками, обвивает шею и уходит вниз. Как они его туда подняли? Думай, Гуров, соображай».

Он посмотрел на цепь. Конец ее был наброшен на металлический швеллер, торчащий из стены.

«Ясно, поднимали за цепь. Нужно ослабить ее, и он окажется на полу, – подумал Гуров. – Только бы концы не перепутать. Иначе у него шея враз переломится».

Он подбежал к швеллеру, снял цепь, осторожно потянул за один конец. Цепь начала натягиваться туже. Сыщик тут же отпустил этот конец и начал тянуть за второй.